Юбилей знаменитой песни
Этого рассказа и всех последующих событий могло бы не случиться, если бы однажды, в сентябре 2005 года, зайдя в фотоателье при кинотеатре «Рассвет», я неожиданно не встретила человека, которого глубоко уважаю, блестящего знатока истории Богородского уезда, краеведа-исследователя, руководителя реставрационно-строительного кооператива «Ризолит» Евгения Николаевича Маслова. К этому времени я уже второй год, получив направление от Ногинского музейно-выставочного центра, ездила в Москву, в Государственный Архив РФ, где изучала дела репрессированных земляков, чтобы в дальнейшем выпустить Книгу памяти по примеру других районов Московской области.
Я позвала Евгения Николаевича к себе домой, показала тетради с записями и поделилась впечатлениями о работе в читальном зале ГАРФа. Разговорились о ныне живущих бывших узниках, пострадавших от политических репрессий. Маслов посоветовал в будущей Книге памяти рассказать не только о погибших, но и о доживших до настоящего времени и назвал имя заступавшегося за верующих правозащитника Павла Проценко, живущего в Электростали.
— А знаете, кто его отец? Это автор песни «По тундре, по железной дороге…» Григорий Шурмак, и он тоже живёт в Электростали!
Я ахнула, потому что никогда не задумывалась, народная эта песня или авторская. В то время моя соседка, преподаватель экономики торгового техникума Елена Владимировна Шмидт готовила со своими студентами классный час, посвящённый приближающемуся Дню памяти жертв политических репрессий, и просила меня пригласить на это мероприятие кого-нибудь из репрессированных. И я обратилась к Евгению Николаевичу Маслову с просьбой срочно связать меня с Павлом Проценко.
Дальше события стали развиваться по значимости не просто как снежный ком, а как лавина. Получив номер телефона Проценко, я с ним созвонилась и предложила ему встретиться со студентами. Павел согласился и сказал, что может позвать с собой ещё одного живущего в Электростали правозащитника — Кирилла Подрабинека. Я со своей стороны решила пригласить радиожурналистку Татьяну Прокофьеву, которая принимала живейшее участие в работе Ногинской организации репрессированных и реабилитированных: ездила с нами на Бутовский полигон, в Суханово, в Коммунарку, в Музей истории ГУЛАГа, посещала наши Вечера памяти и даже была со мной однажды в Госархиве, где взяли интервью у завотделом Диамары Нодия.
Была выбрана приемлемая для всех дата, и в назначенный день студенты двух групп 3-го курса и их кураторы встретили нас в техникуме.
Карта фото
Встреча была очень доверительная. Павел Проценко и Кирилл Подрабинек рассказали ребятам об истории правозащитного движения и о своих судьбах. На доске висела карта СССР розового цвета с многочисленными чёрными значками-вышками, обозначающими лагерные зоны, и сразу было понятно: все стройки всех пятилеток возводились руками заключённых! Студенты задавали вопросы и даже прочли несколько стихотворений, сочинённых в ГУЛАГе. Татьяна Прокофьева записала всю эту беседу на диктофон.
Расходились взволнованные. Я подошла к Павлу и попросила помочь встретиться с его отцом, Григорием Шурмаком, которому в тот год исполнилось 80 лет. Павел пообещал поговорить с ним. Через несколько дней он позвонил мне и сказал, что Григорий Михайлович ждёт нас к себе в гости.
Главный редактор «Волхонки» Наталья Николаевна Нагога дала мне редакционную машину и попросила со статьёй не задерживаться. Сложился экипаж: фотокорреспондент «Волхонки» Дмитрий Абрамов, преподаватель музыки Ногинского педагогического колледжа Борис Григорьевич Горсюков с концертной гитарой, Татьяна Прокофьева с диктофоном и я с авторучкой и тетрадкой.
Этот тетрадный листок в клеточку, исписанный с обеих сторон на каждой строчке, сейчас лежит передо мной, и я вспоминаю пережитое чувство уникальности встречи с легендарным человеком и огромную ответственность всё точно записать и запомнить. Фото листочек
Григорий Михайлович встретил нас приветливо, удобно всех рассадил и начал рассказывать о своей семье, об увлечении поэзией с юности, о войне и длительной эвакуации в Среднюю Азию, о сочинении песни, которая потом стала знаменитой, и о её судьбе. Весь этот материал был опубликован в «Волхонке» 29.10.2005г. вместе с великолепным фотопортретом, снятым Дмитрием Абрамовым, а Татьяна Прокофьева смонтировала радиорепортаж об этой поездке.
Вот что мы узнали в тот день.
Семья Шурмаков — мама, папа и 3 сына — до войны жила в Киеве, в центре, в коммунальной квартире, в 16-метровой комнате. Григорий был средним сыном, он родился 28 мая 1925 года. Способности к стихосложению у него проявились ещё в школьные годы, и он стал заниматься в литературной студии при газете «Юный пионер». Ребята учились также писать корреспонденции в газету и назывались «юнкорами». Вместе с Григорием в литстудии занимались его друзья, будущие известные поэты Лазарь Шерешевский (5.01.1926 г.р.) и Наум Коржавин (14.10.1925 г.р.), впоследствии описавший их предвоенную подростковую юность в мемуарной повести «В соблазнах кровавой эпохи», опубликованной журналом «Новый мир» (1992г.).
Всем 13-15-летним студийцам были присущи юношеский максимализм и критичное отношение к авторитетам, что однажды и привело к скандалу. Предвоенные годы были временем рекордов: Стаханов больше всех за смену добыл каменного угля; Валерий Чкалов с экипажем совершил беспосадочный перелёт в Америку через Северный полюс; Паша Ангелина первой села за трактор и призвала девушек становиться трактористками, а свекловод Мария Демченко с бригадой вырастила и собрала по 500 центнеров сахарной свёклы с гектара, за это она была представлена к ордену. Мария поехала на съезд колхозников в Москву, одетой в нарядную украинскую одежду, а когда пришли газеты с её снимками, то там она была в строгом городском костюме, какого у неё дома сроду не было, и это студийцам не понравилось. Ребята же не знали, что принаряжать героев и рекордсменов, особенно если они фотографировались с вождями, было обычной советской практикой. И вот на городской конференции юнкоров они прямо назвали наряд Марии «показухой». В президиуме сидел нарком просвещения, ему не понравилось этот термин, он придал ему политическое значение и приказал закрыть совещание, но юнкоры отказались уходить из зала, напомнив ему о принципе «демократического централизма». Кто был советским комсомольцем, назубок знает этот пункт Устава: «Меньшинство подчиняется большинству», а большинством в зале были студийцы-юнкоры. Расправа последовала незамедлительно. За политическое выступление и вольнодумство литературную студию разогнали. Коржавина отправили учиться в другую школу. Лазаря Шерешевского также исключили из своей школы, а ведь у него в 1938 году был репрессирован и расстрелян отец! Григория Шурмака в школе оставили, но из комсомола выгнали. Но и в семье Шурмаков была трагедия: его старший брат находился в ГУЛАГе и должен был освободиться и июле 1941 года, ему даже была отправлена посылка с летней одеждой…
И тут грянула война. Шурмаки отправились в эвакуацию, сначала в Харьков, потом в Чкалов (ныне Оренбург), потом под Ташкент, в хлопководческий колхоз. Григорий поступил в школу фабрично-заводского обучения (ФЗО) и с группой будущих плотников был направлен на рудник Койташстрой, где добывали вольфрам, имевший важное оборонное значение. Это был фактически трудовой фронт. Условия проживания рабочих были тяжёлыми: жили в общаге, спали на нарах, устланных прелой соломой.
Шёл уже 1942 год. Под Сталинградом велись тяжёлые бои. О старшем брате Григорий не знал ничего, но понимал, что тот воюет. На руднике среди рабочих стали появляться бывшие фронтовики, ставшие инвалидами вследствие тяжёлых ранений, но пригодные к работе в тылу. Григорий обратил внимание на одного из них с изуродованной рукой. Звали его Пётр Смирнов. Был он родом из Астрахани. Как Григорий понял, до войны Пётр сидел в лагерях на Севере как вор-рецидивист, оттуда попал на фронт, получил ранение и оказался на руднике Койташстрой. Пётр много рассказывал 17-летнему пареньку о Севере, о тундре, о Воркуте, о жизни в исправительно-трудовом лагере (ИТЛ). Слушая его, Григорий мысленно вживался в лагерный быт и представлял, каково пришлось в лагере его брату. Свои чувства он выразил так, как умел, как научили его в киевской литстудии, — в зарифмованном виде. Подобрал мелодию популярного довоенного танго, и в декабре 1942 года под Ташкентом сложил песню.
«По тундре, по железной дороге,
где мчится курьерский «Воркута — Ленинград»,
мы бежали с тобой, ожидая тревоги,
ожидая погони и криков солдат.
Это было весной, одуряющим маем,
когда тундра проснулась и оделась в ковёр.
Снег, как наши надежды на удачу, всё таял.
Это чувствовать может только загнанный вор.
Слёзы брызнут на руку иль на ручку нагана,
там вдали ждёт спасенье — золотая тайга.
Мы пробьёмся тайгою, моя бедная мама,
и тогда твоё слово — мне священный наказ.
По тундре, от железной дороги,
где мчится курьерский «Воркута — Ленинград»,
мы бежали с тобой, ожидая тревоги,
ожидая погони и криков солдат.
Смирнов был потрясён! Песня ему очень понравилась. Григорий пел её Петру сотни раз, чтобы тот выучил и запомнил слова и мелодию песни. Однажды между ними возник лингвистический спор. Пётр утверждал, что третью строчку во втором куплете надо петь иначе: «Снег, как наши надежды, НАУДАЧУ всё таял», то-есть у беглецов из-за таяния снега появилась счастливая возможность не оставлять следов. Григорий же говорил, что таяли «надежды НА УДАЧУ», т.-е. на счастливый исход побега. Эта строчка осталась в песне в авторском варианте.
В 1943 году пути Григория Шурмака и Петра Смирнова разошлись. Григорию исполнилось 18 лет, и его призвали в армию. Он воевал, был ранен, стал инвалидом. Весной 1945 года вернулся в освобождённый и разрушенный Киев. Учился, работал в школе, продолжал писать стихи и прозу и петь песни, свои и других авторов, в том числе фронтовые.
В марте 1953 года умер Сталин, а летом была объявлена ворошиловско-бериевская амнистия. Политзаключённых выпускать не спешили, уголовников же освободили очень много. Иллюстрацией может служить фильм «Холодное лето 53-го…».
И вот однажды Григорий Михайлович, включив радиоприёмник на волнах УКВ, услышал свою песню! Он стал размышлять: каким образом она могла попасть на зону? И нашёл только одно объяснение: наверное, Пётр Смирнов снова попал в исправительно-трудовой лагерь и пел её там.
Песня распространилась и стала популярной. Конечно, её слова претерпели изменения. Как море обкатывает гальку, так народ упрощает, дополняет, уточняет, украшает понравившийся песенный текст. И даже в 60-е годы, когда появились сочинения Булата Окуджавы, Александра Галича, Юрия Визбора, Александра Городницкого и других авторов, песня «По тундре…» не забылась и однажды была опубликована в каком-то сборнике со сноской: «Слова народные». С настоящим именем автора она была напечатана лишь в 1990 году.
Песня Григория Михайловича Шурмака вошла в недавно вышедший 900-страничный том «Лагерная поэзия». Её нередко используют в кино, вспомним хотя бы, как самозабвенно её пели герои Валентина Гафта и Олега Басилашвили в фильме «Небеса обетованные»!
И мы попросили Григория Михайловича спеть нам её. Борис Горсюков расчехлил гитару. Шурмак запел, Грсюков аккомпанировал. В одном месте голос Григория Михайловича от волнения чуть сорвался, но это не помешало ему допеть до конца, а нам и в голову не пришло просить его сделать дубль. Так и запечатлелась песня с дыханием автора.
Потом мы просто разговаривали. Дмитрий Абрамов несколько раз сфотографировал Григория Михайловича. Борис Горсюков сказал, что слышал много вариантов этой песни, и один даже исполнил, а мы вспомнили клип Андрея Макаревича, который поёт на площадке вагона, под стук колёс.
Я спросила, где Шурмак публиковал свои произведения. Он ответил, что выпустил несколько сборников стихов, печатался в некоторых периодических изданиях, в 1989 году издал роман, пролежавший в столе 25 лет и названный поэтической строкой Булата Окуджавы «Нас время учило», и даже «Новый мир» однажды напечатал его прозу, а ему как поэту хотелось бы видеть свои стихи именно в этом престижном журнале. Сообщил, что старший брат погиб в 1943г., защищая Ленинград, что друзья его юности Лазарь Шерешевский, поэт и переводчик, и Наум Коржавин, писатель и поэт, были репрессированы и впоследствии реабилитированы.
На прощание Григорий Михайлович каждому подарил по книжечке своих стихов, изданных в разные годы. Мне достался последний сборник «Лирика.Баллада.Песни» (2004г.), в оформлении которого участвовала внучка Шурмака — Ксения. На прощание пожелали друг другу здоровья и удачи.
Дома я первым делом прочла подаренный сборник. Мне сразу запомнилась концовка одного из стихотворений: «Я потерпел от Преступления века». Не будучи репрессированным, ни дня не сидевший в тюрьме, как точно автор назвал трагедию, произошедшую со страной и народом в ХХ веке! И я решила действовать.
Статья «Началось всё дело с песенки…» появилась в «Волхонке» 29.10.2005г., в канун Международного Дня памяти жертв политических репрессий. С газетой, со сборником стихов Григория Шурмака я отправилась в редакцию «Нового мира». Это мой самый почитаемый во всех смыслах этого слова литературно-художественный журнал. В студенческие годы мне о нём много рассказывала моя родственница, двоюродная сестра моего отца Валентина Ивановна Рымарева, редактор издательства «Наука». Когда я сама начала работать, то сперва покупала отдельные номера журнала, а потом стала его постоянной подписчицей. Возвращение из Куйбышева (Самары) в Ногинск дало мне счастливую возможность подписываться в редакции и раз в месяц забирать очередной номер в старинном московском здании в Путинковском переулке. Широкие лестницы; портреты ВСЕХ редакторов «Нового мира» с 1925 года; живые литераторы в коридорах: Владимир Глоцер, Андрей Битов и другие; надписи на дверях: «Главный редактор», «Отдел прозы», «Отдел поэзии»… Вот туда-то мне и надо было.
Возглавлял его тогда 43-х-летний Павел Михайлович Крючков. Я сразу с претензией: почему не печатаете Григория Шурмака? Павел подвёл меня к огромному, высокому и широкому шкафу и распахнул его. Он оказался сверху донизу набитым бумажными листами. «Это всё стихи, присланные в «Новый мир» нашими читателями», — грустно сказал Крючков. Я возразила: «Но ведь Шурмак сочинил песню «По тундре…»!». Павел погрустнел ещё больше: «Знаете, иногда стихи или песня так нравятся, так привыкаешь к ним, что кажется, что это ты их придумал». Тогда я рассказала Павлу о довоенной литературной студии в Киеве и назвала фамилии Шерешевского и Коржавина. И — о чудо! — лицо зав. отделом поэзии преобразилось, в глазах появился блеск нашедшего самородок старателя. И тут у нас пошёл совершенно другой разговор! Крючков в то время вёл небольшую рубрику о новых стихах в передаче «Новая библиотека» на «Радио России», и он попросил поделиться записью песни в исполнении самого Шурмака. Ещё он рекомендовал предоставить наш материал в «Новую газету». Расстались мы соратниками.
По возврещении я сразу позвонила Григорию Михайловичу Шурмаку и спросила, можно ли передать материал о нём в «Новую газету» и на «Радио России»? Он дал согласие.
Через несколько дней Татьяна Прокофьева отвезла дискету с песней в редакцию «Нового мира», а я отдала нашу публикацию поэту Олегу Хлебникову, который вёл в «Новой газете» рубрику «Культурный слой».
И вот 15 декабря 2005 года в «Новой газете» появилась статья «Народу было 17 лет» с полным авторским текстом песни «Побег» и с изумительным фотопортретом Григория Михайловича Шурмака, а вечером, на всю страну, на весь мир зазвучал его голос на волнах «Радио России»!
Когда потом я приехала в редакцию «Нового мира» забирать книжку и дискету, Павел Крючков сказал: «Через десятки лет, через века от каждого поэта в памяти народной остаётся 2 или 3 стихотворения; нет, конечно, специалисты знают их творчество, но большинство поэтов остаются в истории авторами всего одного стихотворения. Тогда, страшной военной осенью 1942 года, под Ташкентом, Боженька поцеловал 17-летнего мальчика в темечко, и тот сочинил бессмертные стихи, которые останутся навсегда».
А в 2007 году Ирина Баранова и Светлана Назина из Ногинского музейно-выставочного центра предложили сделать выставку в память о 70-летии «большого террора 1937 года»; её названием мы решили взять шурмаковскую строчку «Я потерпел от Преступленья века», и Григорий Михайлович дал на это «добро». Экспозиция открылась 11 мая 2007г. и работала по январь 2008г. К великому сожалению, Григорий Михайлович Шурмак скончался 16 сентября 2007г., он похоронен в Электростали на новом кладбище.
К 2014 году весь материал для Книги памяти о репрессированных в Богородском уезде и Ногинском районе был собран, и её названием стала всё та же шурмаковская строчка, дважды написанная серебряными буквами на чёрной обложке и корешке. В ней рассказано о более чем 2000 человек, каждый из которых вслед за автором Григорием Шурмаком мог бы сказать о себе: я потерпел от Преступленья века!
Нэлли Маргулис, член Союза журналистов РФ